В лабиринтах памяти. Студент – это состояние души! - Евгений Беляков

Глава 1. Знакомство с миром

Маленький, ничем не привлекательный, южный провинциальный городок с романтическим названием Прохладный расположен на степной равнине в нескольких десятках километров от отрогов Большого Кавказского хребта. По одной из легенд своим именем он обязан измученной изнурительной поездкой на Кавказ Екатерине Великой, по другой графу Потемкину. Так это или иначе, но особа, нарекшая поселение, ставшее впоследствии моим родным городом, оказалась очарована прохладой дубрав его окружающих, оказавшихся настоящим оазисом среди знойных степей.

Основной достопримечательностью Прохладного считалась узловая железнодорожная станция, разветвленная инфраструктура которой кормила тысячи горожан (вокзальских), компактно проживавших по обе стороны железнодорожного полотна в районе самой станции и железнодорожного вокзала. Среди них оказались и мой отец, работавший в локомотивном депо и мама – учительница начальных классов одной из двух железнодорожных школ. Нет, в этих школах не учили железнодорожному ремеслу, впрочем, почему они так назывались, меня абсолютно не интересовало.

Я (самый маленький) и моя семья

Младенческий возраст я преодолевал болезненным ребенком, а посему женскую часть моей семьи (маму, тетушку и бабушку) крайне заботило мое здоровье. Этому способствовало ряд причин: дед по отцовской линии болел туберкулезом, мама всю жизнь, сколько я ее помнил, принимала таблетки, а сам я непрерывно хворал простудными заболеваниями, особенно, когда меня отдали в ясли. Но разве мог я в полтора годика объяснить родителям, что меня сажали во время тихого часа на горшок, босиком на голый кафель холодной туалетной комнаты. Ведь я тогда еще не разговаривал. А когда однажды, так и не дозвавшись занятой своими делами нянечки, во время тихого часа я обкакался, та в наказание обмывала меня водой из под крана, от чего было зябко и обидно.

Но больше всего моих опекунов по женской линии радовало, когда я хорошо кушал. Здорового тела должно быть много. Особенно румяненькие щечки и пухленькая попка возбуждали мою тетушку, у которой эстрогены бурлили в крови, выталкивая наружу материнский инстинкт, а своих детей к тому времени еще не родила. Кстати, именно ей я обязан именем Женя.

Отец, наоборот, любыми путями пытался вырвать меня из-под женской опеки, культивировавшей в неустойчивой детской психике комплексы неполноценности и внутренние противоречия. Тетушка хотела, чтобы я обладал розовыми щечками и пухленькой попкой, я же просто нуждался в широких плечах и мускулистых руках. Не думаю, что отец выступал сторонником моих голодовок, просто вопросы сыновнего аппетита не вызывали у него аналогичных эмоций, более важным для нас обоих он считал передать мне иные жизненные навыки, нежели аппетит и любовь к теплой одежде.

Частые рыбалки, походы в лес за грибами или просто многочасовые пешие прогулки для нас с отцом превратились в ритуалы выходного дня. Причем капризы погоды не играли при этом никакой роли. Это давало закалку моему подрастающему организму, хотя постоянно конфликтовало с материнским стремлением создать мне тепличные условия.

Та сфера моей жизни, которая не попадала под неусыпный контроль родителей (друзья детства, улица), так же ориентировались на воспитание моих мужских качеств. В результате чего к шести-семи годам я уже поймал свою первую рыбу и нашел первый гриб, умел разжигать костер и лазать по деревьям, плавать и ездить на взрослом велосипеде «через раму».

Пробовал я с другом детства Сашкой курить окурки, но, несмотря на то, что занятие это, безусловно, существенно взрослило пацанов, большого восторга не вызывало. А еще в детском садике, во время дневного тихого часа, мы обменивались с девочками из нашей группы информацией об анатомических особенностях наших тел, причем в своих действиях мы не видели никаких развратных признаков. Исключительно в познавательных целях.

Вообще в ту пору мне хотелось проводить больше времени в обществе сверстников, где я мог стать и становился таким как все, хотя моя мама стремилась развить во мне черты индивидуальности, заставляя читать книжки. Меня звали друзья с улицы, в то время как я должен был прочесть еще три (!) страницы текста. Схитрить не всегда удавалось, поскольку для возможности контроля, читать приходилось вслух.

Врачей я невзлюбил с детства, поскольку человек в белом халате, скрываясь за наигранной улыбкой и показной приветливостью, в конечном итоге давал мне боль, либо ее ожидание. Когда эскулапы в сговоре с родителями решили меня в пятилетнем возрасте раз и навсегда избавить от ангины, врач иезуитским способом, попросил показать ему горлышко, но «а-а-а-а…» произнести я не успел, рот внезапно наполнился его инструментом и тот молниеносным разящим движением удалил одну гланду. Однако мне все же удалось спасти вторую, намертво сомкнув зубы. Испытывая невероятную боль, плакал я, молча, чтобы не открывать рта.

Второй меня лишили таким же обманным путем через полгода. Сначала хирург тихой сапой пробрался ко мне в рот, под предлогом что-то там посмотреть, а когда, совершив фатальную ошибку, я зажмурился, он нанес мне коварный укол, местной анестезии прямо в область обреченной гланды. Спустя пару минут он надменно заявил мне, что гланда моя распухает и, если я не предоставлю возможности ее удалить, то умру от удушья. Деревенеющая от укола полость рта, красноречиво вторила его обещаниям. Что оставалось делать, я открыл рот и зажмурил глаза: во рту посолонело от крови и слез – таким оказался вкус обиды….

Вообще в детстве мне часто приходилось сталкиваться с обманом. Ежедневно из радио лилась ложь. Я не вдавался в подробности самих новостей, они меня не интересовали, но каждый день, при фразе диктора «последние новости», я наивно полагал, что слышу эту передачу последний раз. И каково оказывалось мое чувство разочарования, когда эти два слова повторялась на следующий день снова и снова.

Со старшим братом

Кроме отца, мужчину в моем хилом тельце воспитывал и старший брат. Он перепробовал, казалось, все виды спорта, а когда очередной выбор пал на бокс, Сергей принес домой две пары перчаток. Разница в возрасте (ему четырнадцать – мне восемь), нам помехой не казалась. Брат привязывал мне на руки перчатки, ставил перед диваном, чтобы не больно получалось падать, и мы занимались боксом. К моей великой радости, продолжалось это не долго. Стремительно развивая спортивную карьеру, однажды он оказался битым на ринге каких-то соревнований. На этом пристрастие к спортивному мордобою оставило брата в покое, а я расстался с перспективной ролью боксерской груши.

Правда на этом его интерес к моему спортивному развитию не иссяк и на одной из школьных перемен брат устроил мне смотрины с будущим тренером по баскетболу. Таким образом, перед уходом в армию, ему удалось пристроить меня в этот «лошадиный» вид спорта – что называется «чтоб жизнь медом не казалась». Отрабатывая чувства братского долга, я несколько месяцев регулярно посещал изнурительные тренировки, пока не вывихнул в борьбе с одноклассником руку. Это предоставило мне формальный повод расстаться с баскетболом.

Оказавшись в очередном отпуске на Родине, брат попытался реабилитировать меня в самом гармоничном на его взгляд виде спорта. Мне пришлось еще несколько месяцев доказывать себе что дух и тело могут найти компромисс только в тяжких испытаниях, пока посланная «небесами» очередная болячка не освободила меня от обязательств перед ним. На этот раз я расстался с большим спортом навсегда!

Все-таки наше детство, в отличие от нынешнего подрастающего поколения, трудно обвинить в недостатке духовности. В те далекие годы мы играли в основном в войну, от которой нас отделяли всего лишь два десятка лет. Еще жили среди нас ее свидетели, с экранов смотрели зачастую невымышленные герои и мы росли в атмосфере высокопатриотических идей.

Я предпочитал роль партизана – положительные герои всегда в чести. И сейчас, спустя почти полвека, перед глазами всплывает яркий эпизод детства.

Пленного, меня пытали сверстники, которым досталась роль фашистов. Но даже перед угрозой смерти я не выдал, ни расположения партизанского отряда, ни численности его бойцов, разумеется, тем самым подписав себе смертный приговор. Сделали игрушечную петлю, понарошку привязали ее на суку яблони, понарошку я стал на табурет и продел голову в удавку. Понарошку произнес патриотическую речь несломленного партизана, а мои мучители пафосный фашистский приговор. И… табурет с грохотом отлетел в сторону.

Дальше все происходило по-настоящему…, веревка оказалась прочной, а сук толстый. Я успел продеть руки в петлю, но ногами до земли не дотягивался…. Все-таки участники казни успели справиться с шоком и остановили игру. Взрослым мы о своих забавах не рассказывали.